Воспоминания о ШВЕ конца 80-х
- начала 90-х годов

Автор - Людмила Дунаева


Это было как гром среди ясного неба. Однажды, когда мне было 12 лет, я легла вечером спать, а утром вместо меня проснулась какая-то совсем другая девочка. Я занималась балетом и играла на пианино, а она оказалась безумно влюблена… в лошадей. Задачка для психиатра, в общем. До того утра для меня не существовало большой разницы между лошадью и той же коровой… А теперь я бродила по окрестностям дачи, мечтая увидеть в пыли след нераздвоенного копыта… Пару недель я скрывала тайну в себе, но потом всё же призналась родителям в своей безумной и столь внезапной страсти. Родители, к счастью, приняли мои страдания близко к сердцу. Однако, обзвонив все конно-спортивные секции Москвы, они везде услышали один ответ: «Двенадцать лет? Девочка? Извините, поздновато обратились. Мальчика мы бы ещё взяли, а девочек принимаем только одиннадцатилетних». Да, сейчас как-то удивляешься, вспоминая, что ещё не так давно в нашей стране не было никаких там частных конюшен, прокатов и уличных покатушек. Впрочем, и страна была другая, и называлась она иначе – Советский Союз (Боже, какая я старая!), и в ней всё было строго… Но, к счастью, мы узнали про ШВЕ. Единственная в своём роде Школа… Центральный Московский Ипподром… Боже, какое огромное поле! Какой прекрасный Манеж!.. О, Господи, какие очереди! Рождённые в СССР любители верховой езды, я думаю, хорошо их помнят… Зрелище незабываемое. Меня оно с первого взгляда деморализовало настолько, что я даже не подумала, что в следующее воскресенье можно просто-напросто встать в 6 или даже в 5 часов утра и к 8-ми оказаться у кассы в первых рядах… Я пошла другим путём. Пользуясь тем, что в 12 лет я выглядела на все 15, я сумела проникнуть в одно из рысачьих тренотделений, где доблестно и самоотверженно трудилась в течении последующих двух лет. Там же, в благодарность за мою немалую помощь, меня впервые посадили на лошадь. Сотрудники тренотделений иногда заезжали себе пару лошадок «под верх» - например, для участия в спортивных забегах рысью под седлом. Или ещё для зимнего соревнования тандемов: всадник, а у него на прицепе - лыжник. И таких парочек в заезде штук восемь, как обычно, дистанция стандартная, рысаки прут со всей дури, как там эти лыжники в живых оставались, не знаю… Что-то я отвлеклась. В общем, на нашей конюшне под седлом ходило аж несколько голов, а у наездников по воскресеньям цейтнот, так что меня запросто отправляли верхом на круг уже не кататься, а работать. Иногда даже надоедало. Особенно потому, что ездить приходилось только рысью (рысаки же!). Только когда лошадь уже готовилась к отправке в завод, можно было больше не церемониться. Разгоняешься в леваде, входишь в поворот, рысак сбивается – и вот он, долгожданный галоп! Правда, быстроватый… Так я однажды и развлекалась в пустом летнем манеже Школы, а мимо шли три грустные девочки. В них с первого взгляда можно было опознать «прокатских» (так мы, серьёзные сотрудники ЦМИ, называли учеников ШВЕ, то есть, по-нашему, Проката). Девочки были моего возраста, но между нами лежала пропасть! Я – вольная птица, которая сама решала, сколько времени, где и как хочу ездить, и они – 45 минут по кругу… Они так жалобно попросили прокатиться хотя бы по одному кружочку, хотя бы шажком… Дело кончилось тем, что я привела всех троих в «своё» тренотделение, а они взяли меня в свою группу в ШВЕ (ибо одна из этих троих оказалась старостой, а в группе как раз было одно свободное место). Мне пожертвовали затёртый билетик со штампом «Теория» (кто-то когда-то прошёл её на лошади по кличке Уточка). Мы ездили по воскресеньям в первой смене – в 8 часов утра. Группа была старая, то есть, галопирующая. Вот только с тренерами у нас была полная неразбериха. Нами рулили какие-то девушки, и я так и не выучила их имён. Хотя одно время ходили слухи, что официально нашим тренером является А.И. Бабурин. Лично я видела его в манеже один раз, и, если бы не чрезвычайные обстоятельства, то вряд ли бы и обратила на сей факт внимание. Но я как раз красиво висела на передней луке строевого седла, с перекинутым под шею лошади поводом – результат не самой удачной попытки ныне, увы, покойного подлеца Буксира в очередной раз отправить меня через уши. Полный флегматичный дядечка (потом мне сказали, что это и был наш тренер) некоторое время созерцал мои попытки сесть обратно в седло и разобраться с поводом, а потом сказал: «А если бы седло было не строевое, ты бы упала». Подарив мне и миру это удивительное откровение, сей человек исчез из моей нелёгкой жизни навсегда. Хотя с чисто практической точки зрения он был совершенно прав. Если на Буксире было обычное седло, то чаще всего реприз галопа для меня заканчивался на опилках. А Буксир, сделав чёрное дело, даже не пытался убежать порезвиться – стоял надо мной и ухмылялся… Тем не менее, я раз за разом садилась на него… Вовсе не для воспитания мужества и не из чувства большой и чистой любви, а просто в группе других идиотов не было, кроме меня – на него садиться. Но что было делать, если я не умела постоять за себя в коллективе и отвоевать себе более покладистую лошадь?.. Учить нас никто не учил. Сидим, вроде, не падаем, команды выполняем – и ладно. Мне после рысаков – так вообще кайф, все аллюры такими мягенькими казались, хоть чаёк пей… Староста наша почему-то принципиально только полевым галопом ездила (я не скорость в виду имею, а посадку). Группа, в общем, не самая отсталая, крупных безобразий вроде массового неповиновения и вывоза всадников в середину у нас не бывало… Ну, двое-трое заартачатся перед галопом… Ну, я упаду с Буксира, как обычно… Зарядку нам давали – как на шагу, так и на рыси. На трибунах сидели девочки – «хозяйки» лошадей и зорко следили, чтобы никто не обижал их любимцев хлыстом… Хотя какие у нас тогда были хлысты? В основном – прутики от странных деревьев-кустов, росших вдоль ипподромного забора. Я называла это растение «хлыстовое дерево». Прутики были красивые, прямые и весьма непрочные. Мы их брали больше для показухи – чтобы лошади видели, что мы не так уж безоружны… Более серьёзный вариант – «клинки» от детских пластмассовых рапир: снимаешь «эфес» и вот тебе хлыст, почти настоящий – гибкий и прочный, хотя и коротенький. Бьёт больно, на себе проверяла. На лошади – не пробовала, ибо боялась реакции во-первых, самой лошади, а во-вторых – её «хозяйки». Ну, погладишь лошадку прутиком по попке – вот и всё наказание. Впрочем, Буксиру, для того, чтобы меня высадить, более веской причины и не требовалось. Кто-то делал себе хлысты из удочек, кто-то ещё как-то выкручивался… Это уже потом, в начале «перестройки» у особо богатых начали появляться настоящие хлысты, я уж не говорю про обувь и всё прочее. Народ ездил в кирзачах, а у меня имелись дедушкины офицерские хромовые сапоги, которые были велики мне на 4 размера. Но однажды я, растяпа такая, забыла их в раздевалке. Через час сапог у меня уже, конечно, не было. Правильно, нефиг было вводить ближнего своего во искушение, да ещё в такое сладостное… Так случилось, что в подростковом возрасте я провела на ипподроме всего лишь чуть больше трёх лет. Потом обстоятельства моей жизни изменились, впрочем, изменилась не только моя жизнь… Не знаю, была ли «перестройка» великим благом для нашей страны. Я из тех времён запомнила только то, как после минутной эйфории начали распадаться коллективы, ранее дружные люди ссорились, уходили лучшие сотрудники, а худшие быстро учились наживаться на всём подряд… Атмосфера на ипподроме стала мрачной и неприятной. Чем перестройка обернулась для нашей Школы, вы знаете и без меня… P.S. В нашей смене, кроме Буксира, ходили также Гайтис, Бисмарк, Ночка, Гранит, Залётка… других забыла. Годы примерно 1988-1990. Воскресенье, 8 утра. Может, кто-то вспомнит?..

Людмила Дунаева, 2009 год