|
|
Хорошее отношение к лошадям. |
Лошадей люблю, сколько помню себя. За многие годы прочно усвоила: любовь к лошадям — это болезнь. И болезнь генетическая. Лошадники, поройтесь в своих родословных – наверняка в третьем-четвертом поколениях встретите или кавалергарда-гусара-драгуна, либо, на худой конец, бойца ворошиловско-буденновской Красной конницы. Ну не бывает, чтобы человек, с детства никогда не тянувшийся к лошадиной морде (хотя, как говорила наша тренер Роза Георгиевна Никитина: «Это у людей - морды, у лошадей — ГОЛОВЫ»), вдруг взял, да и стал от них без ума…
Одно из первых ясных воспоминаний дества. Жили мы тогда недалеко от Краснопресненского парка. Господи, как давно это было. Было мне тогда точно меньше 5 лет, так как сестрица моя еще на горизонте не намечалась. И ходили мы с моей любимой бабушкой Тамарой Игнатьевной в этот парк гулять, как сейчас помню. А тогда в Москве частенько в парках катали на пони—ну, знаете, в таких маленьких тележках – по-моему, до сих пор в зоопарке детишек они возят. Так вот. Покататься на этом вожделенном создании мне удавалось нечасто—пенсия у бабушки была очень маленькая. Но когда заветная мечта воплощалась в жизнь, ребенку (то бишь вашей покорной слуге) ничего другого нужно не было. Мне до сих пор снится этот парк. Там была еще такая горка в виде расписной деревянной тройки — кони были рыжим, серым и вороным…
И вот, возвращаясь к пони, однажды, когда мне в очередной раз удалось умолить бабушку купить мне заветный билет, усадила она меня в эту тележку. А в парке в тот день почему-то было совсем пусто. Или это восторг щенячий мне глаза застил? Ну, одним словом, в тележке этой я оказалась одна. А на козлах сидел мальчик—подросток, который, естественно, казался мне вполне взрослым. Хлопнул он пони по пыльной попе вожжами и поехали мы. Все было как всегда, до первого поворота. Чего испугался бедный зверек, я не знаю. Но он ПОНЕС! То есть, не обращая внимания на рвущее губы железо (возница наш тоже, видно, был не из храбрых), крошечный конь понесся карьером (ну мне так казалось, по меньшей мере) прямиком в спасительную заветную конюшню—которая, на мое счастье находилась на другом конце парка (из-за чего мое удовольствие растянулось во времени и пространстве.) Помню только мелькающие деревья и черную дыру открытого рта моей бабушки, которая в панике бежит за нами и кричит что-то в ужасе. Пони принесся на конюшню и спокойно остановился. Конечно , хоть и маленький, но конь, мог бы и тележку опрокинуть. Но никакого страха я не испытывала. Один только телячий восторг.
К сожaлению, после того случая мои прогулки на пони закончились. И прошло еще много-много лет, пока я не открыла для себя совершенно новый мир. Мир, в котором можно общаться с ЖИВЫМИ, а не книжными лошадьми (помню, как перечитывада по 10 раз один и тот же абзац, где описываются какие-нибудь подробности, события, хоть отдаленного связанные с объектами моей страсти). Будучи ребенком книжным, к окончанию школы перечитавшим практически всю доступную и не очень классику, я уже здорово разбиралась в теории, так сказать –- масти, экстерьер, породы… Все от зубов отскакивало.
Совершенно случайно, уже студенткой узнав, что в Москве можно поездить верхом, я впервые (и уже в довольно солидном для начинающего конника возрасте) оказалась в Школе верховой езды при Московском ипподроме. Так началась совершенно новая страница моей личной истории. Страница, в которой лошади надолго определили мою судьбу, став самым главным «делом моей жизни».
Величественная Роза Георгиевна Никитина, мой первый и самый важный тренер…
А какие лошади там тогда были! Песня просто.
Я ведь еще застала ветеранов — Красавицу, Сугубую. Великолепного золотисто-буланого текинца Граната. А знаменитый терец Состав, который 20 лет был звездой Большого театра… И местная достопримечательность — крошечная соловая кобыла Града, уж и не знаю какой породы. Хотя опытные старожилы ШВЕ, перешедшие в наш «новый» манеж из старого, «круглого», и рассказывали, как же там было сказочно хорошо, конское поголовье было абсолютно элитным, чуть ли не поголовно арабским, возле каждого денника располагалось шикарное седло с чуть ли не выездковой уздечкой и обязательным именным вальтрапом, для нас настоящая сказка начиналась здесь, за высокими стеклянными дверями, долгой очередью в кассу и – наконец!!! – узким проходом к вожделенному манежу (прямо) и конюшням (направо).
Тогда молодых породистых лошадей, которых не удалось продать на москолвских аукционах, привозили в прокат. Так я встретилась с моей первой любовью — 4х-летней чистокровной рыжей Пользой, от Заказника и Преграды. Еще были Сирка, Газава, тоже попавшие под заботливое крыло Розы Георгиевны...
Что такое четыре года для лошади - да ничего. Так, подросток. Вот и учились мы вместе, постигали азы и премудрости тысячелетних отношений между человеком и этим чудом, созданным природой. Или Богом...
Вообще, как описать это чувство, этот запах — когда к пол-восьмого утра приходишь в манеж. Тихо, темно и холодно. И пахнет только так, как пахнет там. И полное безграничное ощущение счастья. Как давно все это было. Давно… Но все равно это замирание сердца и души часто приходит ко мне во снах…
Манеж наш был просто огромный. И нам, самой ранней, сдвоенной, группе дня (понедельника) , старостой которой мне посчастливилось быть в течение 5 лет, частенько везло оказаться на нем в полном одиночестве. И мы ездили по всей этой громадине в тишине, нарушаемой лишь командами нашего тренера, неизменно вооруженного громкоговорителем, совсем одни. Мы и наши любимцы.
Особым праздником для всех был приход весны, когда нас выпускали на летнюю площадку за манежем. Еще не успели высохнуть весенние лужи, как наши кони, после долгой зимы слегка одуревшие от яркого солнца и сильных весенних запахов, практически выносили нас, повиснувших на уздечках, из конюшен. Как они играли в этот первый день «на улице»! Куда пропадал возраст, болячки и хвори! Помню, старая, уже 20-летняя, Сугубая как-то даже понесла свою всадницу, вылетев из смены (чего за ней никогда не водилось). Потом резко остановилась перед большущей лужей, как бы опомнившись – «и чего это я?» - и бедная наездница рыбкой прям промеж ее ушей улетела в свежую весеннюю грязь... И старую рыжую кобылу, взбрыкивавшую от восторга хоть иллюзорной, но свободы, потом мы долго ловили всей сменой... И поймать ее удалось только тогда, когда она улеглась валяться (будучи в седле и уздечке) прямо в ту самую лужу, куда ею только что была безжалостно сброшена злосчастная «девочка».
Многому я научилась в ШВЕ. Тому, что надо в три глаза беречь заветный билетик со штампом «Теория», почему-то выдаваемый лишь по воскресеньям, закатав его для верности (и вечности) в целлофан. Тому, что «КАТАТЬСЯ» на лошади – это для «чайников». Что авторитет и уважение здесь зарабатывается буквально по счету – тому количеству раз, сколько ты ЕЗДИЛ верхом. И нет большей гордости, чем ответить на заветный вопрос «А сколько?» - «Сто». Или же, скажем, высокомерно так, - «Пять лет»...
Здесь меня поразило, что бОльшую часть, да что там, просто 99 процентов, человеческого, так сказать контингента, то бишь «школьных» всадников, всегда составляли девочки. Может, оттого, что им было практически невозможно попасть в заветные конноспортивные секции? Только и там их все равно было подавляющее большинство. Этот феномен и по сию пору остается для меня полной загадкой.
В ШВЕ я впервые села в седло, выучилась седлать со всеми этими лошадиными премудростями – вальтрапы, бинты, ногавки, мартингалы и капсюли... Лечить и ухаживать, часами пропадая на конюшне, чистить и разбирать гривы...
Уже гораздо позже Роза Георгиевна доверила мне участвовать в заездке лошадей из партии только что привезенного в ШВЕ молодняка. Среди них была ахалтекинка Канарейка, кобыла редчайшей, «розовой», так называемой изабелловой масти. Пришла она приученной только к седлу и к уздечке, не умела ни менять аллюры, ни, тем более, ходить в смене... Могла лечь прямо в манеже под всадником... И с ней я поняла, как писал классик, что опять ничего не знаю. И это после стольких лет езды на самых сложных лошадях! В этом и есть вся ШВЕ – постоянно учишься с тем, чтобы учиться дальше. И дальше. И дальше.
Но главное, наверное, что было навсегда заложено в меня - это то, что важнее лошади просто ничего не может быть на свете... Так это было для Розы Георгиевны, строгой с людьми, но для которой все подопечные коники были ее детьми и всегда стояли на первом месте. Увы, не все из них смогли приспособиться с нелегким условиям проката, болели, хромали, просто срывались... Скольких из них она потом спасла, устроила, обменяла и перевела на конзаводы!
Только теперь я понимаю, спустя уже 30 лет, какое же это было волшебство, настоящее чудо - этот громадный стеклянный комплекс посреди многомиллионного города! Даже если не брать во внимание несказанный, сказочно щедрый подарок – возможность общения с лошадью, сколько тысяч людей нашли здесь себя, разобрались в себе, научились тому, что есть в жизни что-то бОльшее, чем болячки-ушибы-синяки или страх падения. Научились преодолевать трудности и в первую очередь заботиться не о себе, а о тех, кому эта забота просто необходима. А что может быть важнее этого?
После ШВЕ были «Урожай», Битцевский комплекс, который на мое счастье построили к Олимпиаде совсем недалеко от моего дома. Потом был Лесной городок, конюшня на которую я попала следом за моим незабвенным и тоже чистокровным Баразом (внуком великолепного Дельфина) -- его продали туда производителем из «Урожая», по травме списав из троеборья.
Бесконечные мази, флюиды, притирки, растирки, чистки, массажи, компрессы, примочки… Колики, вышагивание, заваривание каш… утепление конюшни, шитье попон — зимних и летних… Бинты, ногавки, вальтрапы, потники… Поездки в поля, по заснеженному лесу. Конь шагает осторожно — не нравится ему, когда шапки снега нам на голову или на круп обрушиваются. На нем было так надежно затемно возвращаться — никогда даже коленкой о ствол не стукнет, любовь моя.
Интересно, что спустя уже много лет после того, как я ушла из ШВЕ, жизнь меня еще раз столкнула с ней.
Как-то зимой к нам на конюшню в Лесной Городок приехал художник Глухарев. Верхом. И каково было мое изумление, когда я, буквально протирая глаза, узнала в его мохнатом вороном коньке МОЮ первую лошадь, ахалтекинца Арслана!
Да, времена прошли. Моих лошадей уже давно нет в живых. Лошадиный век, увы, короток... Да и люди, мои братья и сестры-лошадники, увы, постепенно уходят. Кто давно пропал за границей, а кого и на белом свете нет — наше поколение долго не живет…
И страсть моя безумная с возрастом поутихла, конечно - гормон уже не тот. Смотрят со стен на меня мои любимцы, глазом косят, шеи лебединые изгибают, пританцовывая. Теперь только во сне галопирую вдоль манежной стенки и привычно отражаюсь в зеркалах. Носок, пятка, шенкель. Круглое поле, галоп, бесконечное чувство свободного полета. Что может быть лучше дороги, на которую смотришь между настороженных лошадиных ушей? Разве только белая отметина на теплом бархате носа твоего любимца, который ждет и глядит на тебя из темного окошка конюшни. Всегда.
|
P.S. Я была бы счастлива вновь пообщаться со своими давно потерянными друзьями из нашей старой группы. Увы, фамилии, конечно, у наших девочек уже другие, но, может, кто-то узнает себя на этих фотографиях? Катя (чьей любимой лошадью была Веранда), поэтесса Таня из Обнинска, моя однокашница Оля Гева, Галя Минаева (которая боялась кобылы Панели), где вы?
Помните ли утреннюю группу Розы Георгиевны Никитиной? Понедельник, 8-10 утра, 1978-1982 г.г.
Меня всегда можно застать по адресу
emaksimen@mail.ru
Пишите, буду ждать.
Ваша староста Елена
|
Количество посещений: 
|